Интервью с активисткой Алипат Султанбеговой, против которой завели дело о «повторной дискредитации».
18 мая активистка и журналистка из Краснодара Алипат Султанбегова получила по почте постановление о возбуждении против нее уголовного дела о « повторной дискредитации» — за то, что 24 февраля она возложила к памятнику Тарасу Шевченко цветы и таблички с надписями «24.02.2022 — день позора» и «Прости нас, Украина». Узнав о возбуждении дела, Султанбегова срочно уехала из России. В интервью «Косе» она рассказывает, как провела последние несколько дней, что будет с ее кошками, оставшимися в России, и почему на нее обиделись краснодарские полицейские.
Подписывайтесь на «Косу» в телеграме, чтобы не пропускать новые тексты!
— Начнем с главного, как вы себя чувствуете?
— Физически жива-здорова, к счастью. Морально — наверное, как любой человек, которому пришлось неожиданно бросать все дела и уехать.
— Как вы узнали, что против вас завели дело?
— В последнее время я каждый день проверяла почтовый ящик. Дело в том, что у меня было задержание в мае, перед Днем победы, и я ждала повестки в суд. И вот, 18 мая, когда я отправлялась на работу в пиццерию (я была официанткой), почтовый ящик был пуст. А вечером, около 10 часов, я вернулась и обнаружила там письмо. Оно было из СК, и я удивилась — как-то не похоже на повестку в суд. Но я никак не ожидала, что это будет постановление о возбуждении уголовного дела — мне казалось, не будут же такое по почте присылать!
Я зашла в лифт, распечатала конверт — а там постановление, причем аж от 21 апреля. Написано, что решение приняла следователь Пушкарева на основании того, что я осмелилась возложить цветы и табличку «прости нас, Украина».
В этом документе еще очень смешно написано, что табличка у меня была «с перечислением городов Украины, вошедших в Российскую Федерацию». А среди этих городов — Киев, Одесса. Даже адвокат смеялся: надо же, как лихо следовательница их к России присоединила! Еще говорится, что я «осознавала преступность своих действий».
— И как, осознавали?
— Ну конечно. Главное преступление года раскрыто.
— Вы сразу решили уезжать?
— Сначала я подумала: «Что?! Уголовное дело?! Елки-палки, я же только кредитку закрыла, я столько всего делать собиралась!». У меня даже загранпаспорта нет — я думала, что на следующей неделе начну этим заниматься. И кошки не чипированы.
Я написала знакомым, написала своему адвокату Алексею Аванесяну, другим адвокатам. Алексей ответил не сразу, а вот остальные стали писать: «Уезжай, это намек, у тебя мало времени».
— Думаете, цель была именно заставить вас уехать?
— Не исключено. Мне ведь и прямым текстом это говорили. Например, в последний раз, когда меня полицейские задержали и везли в отдел, они спросили: «Не хотите свалить?». Я у них поинтересовалась: «А вы что, ждете?». А они честно сказали: «Ждем».
25 февраля, когда меня задержали после того самого возложения цветов, меня водили в кабинет к подполковнику Локтеву, и он прямо кричал на меня: «Если тебе не нравится, почему ты не валишь отсюда?».
У нас, кстати, забавный был разговор. Локтева очень задело, что у меня на табличке было написано: «Прости нас, Украина». Он орал: «Кого “нас”, за кого ты просишь прощения?». А еще говорит: «Ты можешь ложить цветы…», а я перебиваю: «Класть, нет слова ложить». Со мной начал спорить полицейский, который был в кабинете. Говорить, мол, какая разница. А я им: «Вы же за русский мир, значит, за русский язык». Адвокат потом смеялся: неловко вышло, что Султанбегова их русскому учит.
— Трудно было решиться на отъезд?
— Честно, даже когда знакомые и адвокаты писали мне, что надо уезжать, была какая-то фантастическая надежда: сейчас на связь выйдет Аванесян и скажет: «Алипат, все нормально будет, сейчас я все порешаю». Но следователь даже не ответила на его звонки и сообщения, так что успокоить он меня не смог.
Получив постановление, я за полчаса собрала рюкзак: джинсы, зубная щетка, несколько кофт. Почему-то больше всего напрягало, что у меня беспорядок в квартире — я как раз в выходные планировала делать генеральную уборку.
Еще была мысль просто остаться и сесть. Но я спросила себя: а нужны ли сейчас еще политзаключенные? Это же траты на адвокатов, передачки, столько нервов для родных и близких. Я общаюсь с семьями политзаключенных и знаю, как тяжело им приходится. Никому эта отвага с моей стороны сейчас не нужна.
Ночевала я уже не дома — боялась утреннего обыска. На следующий день поехала в Сочи, взяла билет в кассе аэропорта незадолго до реистрации и улетела.
— А что с кошками?
— За ними пока смотрит подруга. Она даже в квартире прибралась! С кошками все в порядке, но, конечно, они расстроились, что я уехала, и нагадили на диван.
Это был ужас: я собираюсь, и тут смотрю на них — а они на меня, и сердце разрывается. В ближайшее время их чипируют, и мы придумаем, как доставить их ко мне. А я пока подыщу жилье. Сейчас я в Армении в шелтере — сюда кошек не поселишь.
— Улетели без приключений?
— Сначала было все спокойно. Я прошла досмотр в совершенно нормальном настроении. А потом как разревелась. Люди подходят, спрашивают: «У вас все нормально? Чем вам помочь?». А что я им скажу? «Помогите, нужно свергнуть Путина?».
За 10 минут до посадки я проходила погранконтроль, и вдруг человек, который смотрит мои документы, меняется в лице и просит подождать. Все на меня оборачиваются. Приходит еще один сотрудник погранконтроля, уносит мои документы в какую-то кабинку. Я стою жду, три минуты до конца посадки, меня уже вызывают на рейс по фамилии. Я даже почувствовала странное облегчение: мол, ладно, я сделала все, что смогла, чтобы уехать, но не вышло.
Но тут мне отдают документы. Я бегу к самолету, стюардессы меня ждут — прямо как в кино. Вот так я и улетела.
— А что с работой? Как коллеги из пиццерии отреагировали на эти новости?
— Моя работодательница меня всегда очень поддерживала, мы дружим. Я ей давно говорила: «Если на тебя начнут давить, увольняй меня, я все пойму».
О том, что я уехала, я ей рассказала, когда уже приземлилась в Армении. Мы обе плакали, когда говорили по телефону. Коллеги тоже поддержали — у нас хорошие отношения, со многими мы дружим.
Очень грустно, что я не смогла попрощаться с сестрой. Я звонила ей из аэропорта. Тоже, конечно, обе плакали. Но она сказала, что даже рада — она в последние месяцы очень переживала за меня. Хотя я ей не рассказывала про все задержания — не хотела нервировать.
— Вы давно занялись активизмом?
— Я себя считаю поздней активисткой. Начала в 2020 году, после отравления Навального и митингов в Хабаровске. Я тогда стала больше писать, высказываться. В декабре 2020-го написала в штаб Навального в Краснодаре, стала волонтерить. Потом, когда все штабы распустили, занималась наблюдением на выборах. Все это время гайки постоянно закручивались. Кажется, после возвращения и ареста Навального стало особенно жестко.
— И при этом работали в пиццерии, будучи заметной активисткой? Вас узнавали гости? Не было ссор, жалоб?
— Нет, к нам ходила в основном молодежь и семейные люди, очень приятные и адекватные.
Есть такой стереотип, будто на юге России все прямо такие «патриотичные». Но это скорее пиар-образ, поддерживаемый губернатором Кондратьевым. А на самом деле, как и везде — и согласных достаточно, и несогласных. А еще много людей, которые не особенно вникают, потому что им не до новостей — найти бы работу и деньги на пропитание.
Я, конечно, прислушивалась к разговорам в пиццерии. Бывали забавные. Например, недавно несколько женщин обсуждали иноагентов. Говорили, что Максим Галкин — тот вообще конченный. А вот Алла Борисовна — нормальная, к ней претензий нет. Я подумала: ну и славно, рада за Аллу Борисовну, что к ней нет претензий.
Конечно, ни разу ни в какие дискуссии и споры я не вступала — это же непрофессионально, я работать пришла, а не выступать.
Были те, кто меня узнавал. Например, вскоре после моего задержания постоянные гости — семейная пара — увидели меня и обрадовались: «Слава богу, с вами все в порядке! Мы про вас читали!». Было очень приятно.
— Кажется, вы в предыдущих интервью говорили, что семья не очень поддерживает ваши убеждения?
— Никто не поддерживает, кроме сестры. Мама очень хорошо относится к Путину. А то, что я делаю, для нее — предательство и позор. При этом она говорит, что очень любит меня. Все это трудно, на фоне ситуации в стране мы отдалились друг от друга. Больно, конечно, но это ее выбор.
— Какие планы пришлось отложить из-за срочного отъезда?
— Я в последнее время закрывала кредитку, очень сильно экономила. И вот, закрыла ее и думала: сейчас зубы сделаю, буду в зал ходить, английским заниматься. Саморазвитием. Не вышло.
— Что теперь будете делать в Ереване?
— Нужно искать работу. Физического труда я не боюсь, с удовольствием устроилась бы официанткой. Правда, армянского языка я пока не знаю, надо понять, куда я могу пойти работать без него.
Кстати, я заметила, что здесь почти все говорят и на армянском, и на английском, и на русском. Так здорово, когда люди знают много языков. Я слышала, как полицейские на улице помогают туристам. В России я даже представить такого не могу.
— Хотели бы вернуться домой?
— Я знаю, что вернусь. У меня много дел, большой список людей, которые должны ответить за преступления. А еще я очень люблю Краснодарский край и знаю, что он может стать лучше, современнее. И я для этого сделаю, что могу.
Записала Юлия Дудкина